Истерический громкий смех как звон колоколов летал по палате, отбиваясь от стен, и молотя недоумевающему Сергею в виски. – Домой? Домой?
! Он выскочил из палаты и торопливо пошел по коридору к выходу, испуганно озираясь на дверь палаты. Еще долго его преследовало это «домой?
», даже когда он, и правда, уже пришел домой. А в ушах все звенел ее пугающий смех и эти отчаянные хлесткие выкрики… Выйдя из больницы, Маша больше ни разу не зашла в бывший свой дом. Остановилась пока у Ирины с Иваном.
Добавьте описание
За ее вещами к Сергею Ирина же и приходила. Тот ходил за Ирой по пятам, то и дело на нее натыкаясь. – Да ты можешь присесть?
Не мельтеши. Не украду ничего твоего, не бойся! – раздраженно сказала соседка.
– Да нет… Я это… пустишь к Машке? Помириться бы нам. Я бы прощения попросил… – Что?
! – Ира даже задохнулась от негодования, и повторила по слогам: – По-ми-риться? !
Ты вообще в своем уме? Кому нафиг нужно твое прощение? Ты человека инвалидом сделал!
И по-твоему, она как ни в чем не бывало, вернется к тебе, палачу? – Ну, Ира… – Скажи спасибо, что она тебя не посадила, – прошипела Ирина. – Потому что я бы – точно посадила!
Но Маша просила не трогать. Все. Не смей.
Ко мне. Больше. Обращаться.
НИКОГДА! ! !
Ирина поудобнее перехватила тяжелую сумку, и выходя, изо всех сил грохнула дверью. Сергей опустился прямо на обувную полку, которая сломала его жене спину, и горько заплакал, обхватив голову руками. Что же он наделал?
Что-же с ними такое стало? Ведь они любили друг друга… Точнее, Маша всегда любила его, а вот он… Маша на костылях поехала в свое село. Батюшка Афанасий уже несколько лет, как умер.
Он и тогда уж совсем старенький был, когда Маша в город переехала. . .
Сходила к нему на могилку, которая вся была уставлена цветами. . .
Паломники шли и зимой и летом к его могиле. . .
Приходили, как к живому – посоветоваться, просить его молитв… В просторной оградке стояли лавочки по периметру. На одну из них Маша тяжело опустилась, пристраивая поудобнее тяжелые, как гири, болевшие ноги. – Так тихо тут у Вас, батюшка.
Хорошо. Хорошо Вам тут покоиться с миром. Царство Вам Небесное!
Маша опустила голову и задумалась. И, наверное задремала, потому что вдруг почувствовала, как ее гладят по голове. Запахло карамельками – бабушка такие покупала маленькой Маше в сельской лавке… С разогретым пчелиным воском и медом.
Батюшка Афанасий гладил ее по голове своей сухой теплой рукой, и приговаривал: – Ах, дитя ты неразумное… Что же ты с собой наделала… Я же не благословил тебя замуж за него идти, а ты ослушалась. – Простите меня, батюшка! Простите.
– Бог простит, милая! Бог милосердный, он любит тебя. А мне-то, грешному, за что тебя прощать?
Я за тебя помолюсь… Однако, пора мне. . .
– Не уходите, батюшка! Я столько хотела еще вопросов задать… – Молись, и получишь все ответы, милая. Ты же помнишь, что я тебя благословил идти замуж за Алексея?
Маша встрепенулась. На дереве над ней щебетала пичужка, радуясь теплому дню и ласковому солнышку. А в ушах все еще отдавалось эхом сказанное батюшкой: «благословил тебя идти замуж за Алексея»… Наверное, задремала она, и сон видела!
Батюшка приснился, как живой! Но как же хорошо отдохнула. И даже нога не болит.
Можно дойти до церкви, батюшке свечечку поставить – за упокой его светлой души. Вышел к ней из алтаря молодой священник, вглядываясь в ее лицо. – Никак, новая прихожанка у нас?
Маша с изумлением вглядывалась в него, узнавая. Не может быть! Да это же тот паренек, который за ней стоял тогда, много лет назад, в очереди к отцу Афанасию!
Тот самый – ее сердце вдруг ёкнуло