Страшная сила красоты
В один из дней Талочка, никому ничего не сказав, надела пальто, красный, очень нарядный берет и пошла на биржу, искать работу.
В обширном помещении биржи было многолюдно. Талочка, в своем вызывающе красном берете, это после многодневной тщательной маскировки в крестьянские потрепанные платки, чувствовала себя неуютно. Она остановилась у стены и стала осматриваться. Никто не обратил на нее внимания. Люди негромко переговаривались о чем-то своем. Так продолжалось довольно долго.
Затем, дверь одного из кабинетов открылась, вышел немец в военной форме. Он по-деловому осмотрел притихшую толпу… остановил взгляд на Талочке… В этот миг она вдруг всем телом почувствовала желание провалиться под пол или хотя бы раствориться в воздухе. Немец с акцентом сказал: «Красная шапочка. Кам…». Талочка беспомощно оглянулась, разумеется, никого больше в красном вокруг не было. Немец, улыбаясь, заметил растерянность девушки, и, подзывая Талочку жестами, добавил: «Я, я, кам, красная шапочка».
Талочка пошла, как на казнь.
Немец сел за стол, непрерывно улыбаясь, осмотрел Талочку и сделал вывод: «Гут, зер гут». Талочка не на шутку испугалась. Немец, видимо, понял, засмеялся и сказал, почти по-русски: «Нихт, мы не есть дикари. Мы цивилизованный наци. Я предлагать, очень хороший работа. Очень хороший. Благодари свой красный шапочка». Красота – страшная сила.
Работа при еде
Работа оказалась действительно очень хорошей по меркам военного времени, при еде! Это была немецкая столовая, обслуживавшая тыловые службы. Ежедневно там кормили около сотни солдат и дюжину офицеров. Штат состоял из местных людей за исключением шеф-повара. Немцы называли его Иван. Это почти как синоним – русский.
«Иван» был военнопленным, служил поваром, а до войны работал в Москве поваром в настоящем ресторане. Или это была его версия, но то, что он был поваром чрезвычайно талантливым, это было очевидно. Немцы ценили кулинарные изыски и очень его уважали за поварские таланты, а все работники столовой, в основном женщины, слушали беспрекословно.
К тому же Иван был настоящим русским человеком: талантливым, отчаянно смелым, предприимчивым, хитрым, жуликоватым, не унывающим, добрым и отзывчивым и к тому же ругался восьмиэтажно. Последнее, когда кто-то из работниц допускал какую-либо оплошность в священном действе приготовления еды.
Иван с первого взгляда оценил достоинства Талочки.
— Как тебя зовут, принцесса?
— Талочка…
— Наталья, значит. Будешь ты, принцесса, официанткой в офицерской столовой.
— А, может, я тут на кухне, помогать буду. Я все умею…
— На кухне у меня и так косоруких хватает, — Иван строго посмотрел на двух женщин, чистивших картошку, — нам, принцесса, официантка нужна.
— Я боюсь, а если приставать начнут.
— Эко диво! А ты повода не давай, улыбайся приветливо, но недоступно, чтобы у них и мысли о дурном не было, только одна радость тобой любоваться. Сила женщины в ее слабости, овладевай наукой, пока я жив. Не бойся, — добавил Иван ласково, — немчура эта, офицеры, культурные люди, держи дистанцию, и все получится. Пока ты им настроение одним своим видом поднимать будешь, мы тут будем жить как у Христа за пазухой. Сервировать стол умеешь?.. Ладно, всему научу, главное — поднос держать цепко, но изящно.
Иван называл Талочку «принцессой» и только, когда бывал чем-то недоволен, обращался: «Наталия». Всем остальным он говорил такие трех-, пяти- или восьмиэтажные слова, в зависимости от проступка, что уши вяли.
Талочка быстро схватывала науку, была опрятной и аккуратной. Немцам нравилось, что пищу приносит «принцесса» (прозвище закрепилось и среди немецких офицеров), а не Дуся в вечно грязном фартуке.
Проблема «а если будут приставать?» не случилась, но о ней всегда помнили.
Немцы, как бы хорошо они себя ни вели, друзьями не были. Самые опасные моменты — редкие банкеты по случаю каких-то немецких праздников. Когда основные блюда бывали поданы и количество тостов было уже «достаточным» — это Иван определял безошибочно, следовала команде: «Принцесса, давай, дуй домой, я сам управлюсь».
Талочка исчезала в сумерках, а Иван начинал свои шоу, за которые немцы его и терпели. Он, вырядившись в высокий белоснежный колпак и фартук с бабочкой на накрахмаленном воротнике, подавал к столу чудеса кулинарии. В своем искусстве Иван был непревзойденным мастером, подавал то замысловатый многоэтажный торт в свечах, то сковороды пылающего огнем мяса по-мексикански, и не было случая, чтобы он хоть бы раз повторился. Немцы бывали в полном восторге, и им было не до исчезавшей к этому моменту Талочки.
Самым опасным человеком был немец, заведовавший столовой. Он понимал,
что Иван жульничает с продуктами, но ничего не мог с этим поделать.
Иногда все работники наблюдали одну и ту же сцену. Строгий немец пытается вывести на чистую воду шеф-повара, а Иван с искренним видом разводит руками и божится: «Напрасно, херр Мюллер, вы говорите, усушка происходит, и мясо вываривается, ей богу – это же физика!». Слово «херр» Иван говорил с каким-то особенным подобострастием и ударением.
Заканчивалось, тем что «Херр» в очередной раз пугал Ивана концлагерем и все оставалось на кругах своих. В такие дни вечером Иван запирался в своей каморке и надирался до бесчувствия. Из «принципа» он пил только самогон, который выменивал на продукты. Доступные шнапс и вино не уважал.
Все работники столовой его жалели и старались прикрыть от беды, утром следующего дня завтрак готовился всем миром, не такой, конечно, изысканный, как у Ивана, но прокатывало. Ближе к обеду появлялся опухший Иван, грязно ругал всех, кто подвернется под руку, и начинал работать. «Слава богу, оклемался!».- Радовался сплоченный вокруг Ивана коллектив, не обращая внимания на похмельные грубости.
Кормилица
Физика – величайшая наука! Вечерами Иван, священнодействуя своим поварским ножом, к которому под страхом смерти было запрещено кому-либо даже дотрагиваться, ловко делил на равные части все, что за день дала «физика». Сливочное масло в виде роз (Иван делал), слегка изуродованные легкими прикосновениями столовых приборов, мясо, и все что можно было, разрезав, поделить. Мука, крупы — это отдельно, но не каждый день.
Официально каждый работник столовой имел возможность пообедать за счет заведения и получал булку хлеба каждый день, а каждую неделю бутылку вина. По праздникам тоже выдавали по бутылке вина. Вино было обычно французское и на базаре пользовалось хорошим спросом, как и любой другой спиртной напиток.
Прошло несколько недель, и как-то вечером, когда семья собралась ужинать, бабушка Мелания обняла Талочку за плечи и сказала: «Кормилица ты наша». Опять были слезы и радость. Даже открыли бутылку вина, Талочка тогда впервые в жизни попробовала спиртное. На следующий день практичная бабушка отнесла бутылку с двумя третями содержимого на базар и обменяла на молоко для Ленки.
Это не наша война
Невозможно сказать, что жизнь стала налаживаться. Война преподносила новые и новые сюрпризы. Каждый день мог стать последним.
Оставалась и проблема «ухаживаний» — со стороны любых самых доброжелательных немцев – это было по убеждениям семьи абсолютно неприемлемо. Талочка получила самые обширные инструкции на этот счет, основанные на жизненном опыте мамы и бабушки.
Между тем Талочка довольно сносно стала говорить по-немецки, хотя в школе изучала французский. Один из офицеров как-то предложил Талочке помощь в изучении языка. Помощь обещала быть взаимовыгодной. Так как офицер сказал, что изучает русский язык, ему нужна практика и более того: «Я по-русски хорошо читАю и писАю», — сказал он.
Талочке от этого «писАю» было совсем не до смеха. Она, не мудрствуя, вывалила на голову немца большую часть инструкции по отваживанию ухажеров. Он поначалу опешил, но понял, в чем дело, и, рассмеявшись, сказал: «Нет, можно не бояться, у меня есть невеста» . Он показал фото девушки, но это не слишком обнадеживало.
Иногда офицер провожал Талочку домой, но никогда в дом не заходил, вел себя очень корректно, можно сказать, безупречно. Он много говорил по-русски, а Талочка, выбора не было, терпеливо поправляла неправильные ударения. Между прочим, немец подсказывал Талочке, как правильно говорить те или иные фразы по-немецки. Так продолжалось некоторое время.
К великому облегчению всей семьи, все это время жившей, словно на пороховой бочке, офицер сказал, что сегодня у них последний урок. Талочка несказанно обрадовалась, но вида не подала, инструкция по отваживанию ухажеров запрещала эмоции. Чтобы как-то скрыть свою радость и сказать что-либо приятное, в общем, неплохому человеку, Талочка выступила с некоей пространной, дипломатической речью, сводившейся к тому, что, к сожалению, идет война, а знакомство с таким умным и хорошим человеком для Талочки стало приятным открытием, что, мол, немцы не плохие люди.
Офицер внимательно выслушал Талочку и сказал: «Моя часть состоит из австрийцев. Мы не немцы (Deutsche) , мы – австрийцы(Österreicher) и это не наша война . Нас переводят Сталинград. Спасибо, Наталия. Auf Wiedersehen, до свидания».
Именно от этого немца, оказавшегося вдруг австрийцем, Талочка не собиралась сортировать захватчиков по нациям, она впервые услышала — Сталинград.
Пришла беда
Немцы чувствовали, что война идет не так, как планировалось, и режим оккупации стал изменяться.
И до Сталинграда жителей «приглашали» добровольно или почти добровольно на работу в Германию. Добровольцев ехать в Германию нашлось немного. Потом политика изменилась на обязанность ряда категорий ехать на работы в Германию. Распоряжением гебитскомиссара от 23 ноября 1942 года, лица, которые пытались избежать отправки, подлежали аресту и наказанию. Какому наказанию? Наказаний может быть много, самое легкое — расстрел, а тяжелое — концлагерь.
Немцы вообще предпочитали расстрел, видимо считали, что этих «недолюдей» невозможно исправить, да и некогда, война.
Талочка попадала в этот список!
Полицаи стали сначала ходить по домам и брать людей, а в связи с приближением фронта стали просто хватать на улицах. Дважды Талочку удалось отстоять. Один раз дали полицаю, пришедшему домой, бутылку вина и он ушел, второй раз ее отпустил жалостливый полицай уже из колонны людей, которых нахватали просто на улице.
Проблема была не шуточная, что делать?
Иван помог, обратился к «херру» Мюллеру. Тот сказал, что не в его власти отменять приказы фюрера, но обещал что-то придумать.
По случаю приезда какого-то генерала большого тылового начальника, удивленного искусством шеф-повара Ивана, «херр» Мюллер попросил генерала устроить судьбу Талочки. Ей он сказал, что лучше тебе поехать в Германию в дом генерала, чем в концлагерь. Генерал, глянул на Талочку и сразу согласился и хотя у него дома помимо жены генеральши, невестки, жены старшего сына офицера, воевавшего где-то на Восточном фронте, и младшего сына Курта была прислуга, девушка Олеся, лишние руки не помешают. И красота – страшная сила.
По некоторым данным, насильно вывезли на работы в Германию 540 жителей Лубен и 6635 человек из Лубенского района.
19 сентября 1943 года в 3 часа 30 минут утра советские войска овладели городом и станцией Лубны. Прошло два года и пять дней оккупации. К этому времени Талочки в городе уже давно не было . Как не было уже и той юной 17-летней девчонки Талочки, она стремительно повзрослела, война ускоряет бег времени и приносит такой жизненный опыт, от которого было бы лучше откупиться любой ценой. Талочка давно уже стала Натальей, красивой девушкой, у которой было одно поддерживавшее ее силы желание — вернуться домой.
Базиль Паевский.
Читайте по теме:
· 1941 Война глазами юной девушки Золотые часы на выпускной Столбовая дворянка! Немцы идут! Бегство Эпизод 1
· История девушки угнанной на работу в Германию. Повезло! Русскому хорошо, немцу смерть. Тюрьма. Веселые и добрые вегетарианцы
· Небеса полыхнули адом. Союзники смели Дрезден с лица земли в феврале 1945 г. Бомбежка глазами русской девушки: как ворота в ад
1941 Война глазами юной девушки Хаос. Бегство. Оржицкие болота. Мины! Идем на прорыв! Эпизод 2
1941 Война глазами юной девушки Самое вкусное блюдо. Самый страшный немец. «Санитарка! Плен!». Галоши. Эпизод 3
1941 Война глазами юной девушки. Большой поход за картошкой. Хальт! Услюга за услюга. Кусочек мяса. Эпизод 4