Во времена моей первой молодости я была горда, самонадеянна и упруга, как ивовый хлыст. Я была влюблена в свои принципы и хвастливо швыряла свои силы и нервы на алтарь их почитания.
Я чувствовала вдохновение, сражаясь с убожеством этого мира.
Я исповедовала непреклонность на пытках.
С тех пор я видела многое, в том числе гибель красивейших принципов и величайших авторитетов. Я научилась жалеть павших. Но до последнего дыхания я буду влюблена в собственную семнадцатилетнюю дерзость и безрассудство, которых… у меня больше нет. Я рассудительна, респектабельна, рациональна.
Я выросла в обычном мире. В мире, где родители ломают и топчут характер ребенка, не понимая, что через несколько лет семена вражды и отчуждения взойдут густой непроходимой порослью… В мире, где все боятся завтрашнего дня, но ничего не делают сегодня. В мире, где дети, переполненные тайно ощущаемой разлитой в воздухе жестокостью, играют только с жертвами. Где самым грязным и отвратительным считается то, что связано с любовью… Где любой человек, имеющий власть над другими, рано или поздно пасует перед соблазном деспотии…
Я увидела мир таким, как он есть, и, черт возьми, он мне не понравился. Я хлестала его по щекам, била ногами, метала в него ножи. И отползала, израненная, чтобы восстановиться. В углу, между моим носом, подушкой и стенкой у меня был тайник – я призывала Прекрасное оплакать мои раны, полученные за него, и оно являлось, полное труб и органного гула, полное синего неба и огненных мечей, кипя гневом и любовью… Оно клялось сровнять с землей моих обидчиков, оно звало меня во дворец безумной вечности – вечности, где боли нет, как класса… и все болезненные вещи перерождаются в прекрасные. Где можно задохнуться от неполученных, но угаданных поцелуев… согревающих сердце. Кто там? Чье все? Ничего не известно, да и… так волшебнее.
Проходя скорым шагом по анфиладам миражей, я шла в одну и ту же маленькую комнату. Выплакав горечь, напившись чудес, я вновь шла приносить клятвы верности моей личной, моей сказочной вечности.
Я плакала там снова, только не слезами, а огнем. Огнем желания войны. За мое все такое красивое.
И в жизни – потом – не отступала. Конечно, тяжело. Прямо рыцарский подвиг – с драконами и всем таким прочим. Но ведь в земной жизни у меня ничего ценного не было. Руки-ноги-тело не любила никогда, какое-то не мое, чужое. Боль опять же решила презирать. Ну и блестящие штучки всякие (деньги, власть, престиж) – в ту же кучу. Мой дворец же красивее. Ах вам его не ви-и-идно? Чьи проблемы? Мне все видно, все могу потрогать. Сумасшедшая? В вашем мире. У меня есть свой. Красивый, нежный, родной. У меня их много. Кто в пролете?
Ну вот. А надо какого-то мальчика еще ведь находить и как-то что-то.
Я хотела такого мальчика, у которого свои миры. Круче всего известного мне. Я хотела, чтоб он напал на меня, огорошил, завоевал красотой своих владений, чтоб он смеялся и любовался мной одновременно. Чтобы был похож на золотую молнию.
Таких не было. Были неуклюжие малолетки, изо всех сил изучавшие «мужские» понты – секс, машины, деньги, выпивка. Я их не презирала, я их не видела. Собственно, взрослых с таким сознанием я воспринимала тоже как туповатых малолеток.
Подружки за уши тянули знакомиться с кем-нибудь. Познакомили.
Ха, гуманитарная девочка из гимназии, курсы подготовки к Лингвистическому Университету, посадка головы, как у «Незнакомки» Крамского, стихи, рисунки, мечты… И неопрятный, в меру симпатичный недотепа, который даже панковать пытался неумело. Собственно, матерился не переставая и сыпал похабными поговорками, заискивающе улыбаясь и по-медвежьи поворачиваясь и семеня.
Смотрела насмешливо, пыталась приспособить к делу. Нужно было пойти на курсы какой-то китайской философии, а явка была на квартире. Не одной же идти в неизвестность. Позвала его с другом. В другой раз погулять сходила с ним от нечего делать. Слегка привыкла.
Есть у мужиков бесценное качество. У всех. Я восхищаюсь им. Сама так не умею. Они излучают беззаботность и бесстрашие. Выползешь из квартирки, полные мозги грехов, примет, запретов, авторитетов, мам, бабушек, бесов из преисподней… А им пох. Им можно слушать рок, носить драконов на груди, заниматься любовью в подвале морга, взять и поехать в любое место, можно говорить любые слова и рассказывать непристойные истории… Смотришь в эти бесстрашные глаза, и земля исчезает из-под ног. И хочется творить чудеса и танцевать – страшно, красиво и необычно. Хочется любить их за одно это. За мир без границ и шаблонов. Без установленных понятий.
В общем, я признала, что пусть существует. Даже может другом считаться. Прикольным.
Следующим номером нашей программы мне сыграли и спели песенку «Все идет по плану». Странное кино – вся такая сладенькая леденцовая девочка никогда ни от чего так не тащилась, как от русского рока с социальным уклоном. Может, потому и нравится, что в душе вояка. А пел он похоже, старался. Оцарапал меня этот надрыв. Я поверила, что его. Что у него такой надрыв. Хотя где уж он мог так надорваться, усмехнулась я…
А потом мне рассказали, что у него несчастная любовь, и она над ним просто глумилась, красивая такая блондочка, ухоженная, отличница… Он сидел у ее ног, беседка, компания, и она его то подойди, то отойди, как с собачкой… Долго так с ним играла, не один день… Это уже после как бросила. А до этого «ходили».
Он дал мне кассеты Гражданской обороны – послушать.
И слушала наивная девочка летовский гроул и тихо утирала слезы о мальчике, чья душа храбрилась и козыряла беспечностью, изнемогая от непосильной боли.
Я захотела и выполнила – обернула его сердце шелком своей бессмертной души. Я вылечила все его раны, как в душе, так и на самолюбии. Не морщась. Но сохранив ужас от их глубины.
Я спросила у подруги фамилию этой девочки, класс и школу я знала. С урока ее вызвать не составило труда. Ты Марина? Я, сказала глупая девочка. Она проплакала до конца урока в туалете, отмачивая холодной водой след от моей смачной пощечины. А потом отпросилась домой.
Самое чертовски смешное, что «мальчик с раненой душой», чью боль я отчаянно лечила своим девичьим телом, бросив меня, к ней вернулся, и надеюсь, они до сих пор счастливы. Такие должны быть вместе. На случай людоедского голода.
О чем рассказ? О песенке. К тем порам относится мое знакомство с песенкой:
Я выключаю телевизор, я пишу тебе письмо
Про то, что больше не могу смотреть на дерьмо,
Про то, что больше нет сил,
Про то, что я почти запил, но не забыл тебя.
………………………………………………
Я жду ответа, больше надежд нету.
Скоро кончится лето.
Это…
(Виктор Цой, «Кончится лето»)
Тебя – это ту страну с дворцом и идеалами. С принципами.
Вот в такие игры мы играли за наши детские мечты.
Если статья вам понравилась, ставьте лайк и подписывайтесь на канал.